Впервые Джонни Депп исполнил роль бесшабашного журналиста и писателя Хантера С. Томпсона в картине „Страх и ненависть в Лас-Вегасе“, снятой по одноименному роману главного героя. В этом году актер вернулся к образу своего друга — на этот раз в фильме „Ромовый дневник“...

Через несколько дней в прокат выходит новый фильм с участием Джонни Деппа «Ромовый дневник» по одноименной книге, написанной более пятидесяти лет назад близким и любимым другом актера, журналистом и писателем Хантером С. Томпсоном. «Дневник» рассказывает о тех днях, когда Хантер только-только определялся в жизни после службы в Военно-воздушных силах США, попав по приглашению Уильяма Кеннеди, тоже журналиста и литератора, в Сан-Хуан — небольшой городок в Пуэрто-Рико, где круглый год голубое море, яркое солнце, белый песок, тропический лес и много рома. Альтер эго писателя, репортер Пол Кемп (в ленте — Джонни Депп) начинает работу в местной газете, знакомится с ее фотографом по имени Сала (Майкл Рисполи), ловким брокером по недвижимости Сандерсом (Аарон Экхарт) и его очаровательной подружкой Шанэл (Эмбер Херд).

«Ромовый дневник» — одна из самых ранних работ Хантера С. Томпсона, поэтому «страха и ненависти» там еще немного, но уже намечаются задатки и того и другого, в итоге расцветшие пышным цветом и прошедшие через все позднее творчество писателя, которому принадлежит авторство термина «гонзо-журналистика».

Знакомы ли вы с Хантером С. Томпсоном? Если нет, то Джонни Депп вам расскажет о нем с удовольствием, не сдерживая улыбки, посмеиваясь и явно наслаждаясь, что рассказ его принимается с не меньшим энтузиазмом. Из опыта прежних встреч с актером КиноПоиск знает, что тот обычно вежлив, сдержан и застенчив. Но Джонни Депп, рассказывающий о близком друге, — совершенно другое дело. Радость и гордость звучат в его голосе. Он просто светится удовольствием от возможности поделиться тем, что ему дорого. Он эмоционален и очень старается выбрать необходимые слова, чтобы дать наиболее верное представление о друге. Даже о дне, когда Хантер ушел из жизни, Джонни рассказывает без грусти, только чуть посерьезнев.

— Я был в Лос-Анджелесе, кажется, смотрел какой-то фильм, когда Кристи, моя сестра, вошла в комнату. Едва взглянув на нее, я понял, что случилось что-то ужасное. Ты всегда каким-то внутреннем чутьем знаешь это. Я спросил: «Кто?» Она ответила: «Хантер». Я спросил: «Как?» Я знал Хантера очень хорошо, я отлично знал, что он не вел переговоров с жизнью, а диктовал ей свои условия. Я знал, что он и уйдет по своему собственному решению (Хантер застрелился в феврале 2005 года в возрасте 67 лет — Прим. КиноПоиска). Для меня это даже не было шоком. Сначала ты должен убедиться, что он сделал это сам, а потом просто имеешь дело с потрясением от этой потери. Ты знал, что это случится однажды. А потом ты начинаешь проклинать ублюдка… Хотя бы один последний звонок, последняя шутка! Хотя шутка была… Его последнее желание — мы его обсуждали с ним — состояло в том, чтобы выстрелить его пеплом в небо из огромной пушки. Он хотел, чтобы она была не меньше 150 футов (47 метров). Статуя Свободы — 151 фут, как я узнал. Я думаю, он действительно был бы зол на меня, если бы его пушка была меньше статуи Свободы. Поэтому мы решили построить башню в 153 фута на заднем дворе его дома в Колорадо, с которой и выстрелили в небо. Шутка была в том, чтобы отвлечь нас от горя...

— Документальные фильмы описывают Хантера Томпсона как мистика и мечтателя и иногда даже как природную стихию. Не мог бы ты описать его по-своему, кем он был для тебя?

— В его характере была сторона, которую я сразу для себя выделил, хотя для многих других она неизвестна, а может, просто людям не представилась возможность увидеть, что он был джентльменом с большой буквы. Он был очень вежлив и очень щедр. Он был таким в своей самой глубокой сущности. Это то, что было заложено в нем, и только потом через это проявлялись все остальные черты его характера. «Природная стихия» — великолепное определение, потому что он и был таким. Я не могу вспомнить ничего такого, что могло бы остановить его, кроме него самого.
«Он тогда был как гигантский молоток, готовый разгромить все, что считает несправедливым»

— Пол Кемп отражает эту часть характера Томпсона в большей степени, чем карикатурный персонаж Рауля Дюка в «Страхе и ненависти в Лас-Вегасе»?

— Для меня представление о Хантере 1971–1992 годов… Этот период практически в каждом его аспекте был временем, приведшим его к бешенству. Политика, Никсон и война во Вьетнаме подпитывали его ярость, и в то же время он был увлечен экспериментами Олдоса Хаксли. Я думаю, что он тогда был как гигантский молоток, готовый разгромить все, что он считает несправедливым или невежественным, и это вполне оправданно по отношению к тому времени. В 1959–1960 годах Хантер только-только освободился от службы в Военно-воздушных силах Штатов, и, разумеется, у него там были проблемы — у него всегда были проблемы с властью, всю его жизнь. Но это было время, как мы показываем в фильме, когда он пытался открыть для себя то, кем именно он станет, в каком направлении ему двигаться. Там, в том времени, было все: и гнев, и беспокойство — все ингредиенты. Ему оставалось только найти свой путь, свой голос и стиль.

— Когда он вошел в твою жизнь? Как началась ваша дружба?

— То было где-то ближе к Рождеству 1994 года. Я был в Аспене (штат Колорадо), и мой приятель сказал мне заглянуть в Woody Creek Tavern (ресторан в местечке Вуди Крик, где жил Хантер С. Томпсон). Он сказал, что Хантер будет там около полуночи, если я хочу его встретить. Я устроился где-то в самом дальнем конце таверны, и где-то около полуночи входная дверь распахнулась. Вначале я видел только искры, вспышки и залпы, люди отскакивали в стороны. И «море расступилось»… Я слышал только глухое «Прочь с дороги, ублюдки!». И вот вспышки прекратились, и он предстал прямо передо мною. Южный джентльмен в нем произнес: «Привет, меня зовут Хантер. Как поживаете?» И все. С этой секунды и дальше если мы и были врозь, то постоянно перезванивались. Это было…

— ...любовью с первого взгляда?

— Да, роман с первого взгляда, который продолжался до его последнего дня. Между нами было глубокое доверие, и в этом заключалась особенность Хантера. Я знал, что, куда бы я ни отправился с ним, что бы ни случилось, это всегда будет правильно. Я доверял ему даже тогда, когда случалось что-то нехорошее. Мы одинаково относились к приключениям. Одна вещь в Хантере, которую я буду бережно хранить в памяти, заключалась в том, что, когда он чувствовал необходимость отправиться куда-то, исследовать что-то или просто удрать куда-то, он звонил мне: «Полковник! (Смущенно прокашливается, улыбаясь: «Он называл меня полковником. Полковник Депп».) Ты мне нужен в Гаване через неделю». А у меня разгар съемок в Англии. Я говорю, что, наверное, смогу что-то придумать. И затем ты обнаруживаешь себя на самолете по дороге в Гавану. Ты проводишь с Хантером в Гаване неделю, и это сумасшедшая неделя. Эти воспоминания выжжены в моем мозгу. Вся прелесть узнавания его заключалась в том, чтобы прожить с ним эти события.

— Расскажи, как ты нашел рукопись «Ромового дневника»?

— Когда я готовился к работе на «Страхом и ненавистью», я рылся в рукописях и прочем хламе, в салфетках из-под коктейлей, черенках от вишен — во всем, что Хантер накопил с тех времен. Когда это было? В 1996-м или 1997-м, когда мы снимали? В 1997-м? Где-то в это время мы и нашли «Ромовый дневник», когда я рылся в рукописях «Страха и ненависти». Я открыл еще одну коробку и нашел там большую пачку рукописных и отпечатанных на машинке листов, перетянутых резинкой, с названием на первой странице: «Ромовый дневник». У меня возникло впечатление, что он сам его не видел с тех пор, как написал. Мы решили прочитать рукопись, сели на пол, скрестив ноги, и читали ее. И Хантер говорит: «Господи! Это же здорово, правда?» «Здорово, Хантер, очень хорошо, — говорю. — Ты бы опубликовал это. Что оно тут будет без толку лежать? Опубликуй!» Вскоре после этого разговора он нашел пару редакторов и решил опубликовать рукопись. И именно в ту ночь мы решили, что должны сделать фильм, что мы будем партнерами. После стольких лет в конце концов фильм сделан, поразительно.
«Именно в ту ночь мы решили, что должны сделать фильм»

— Ты думаешь, фильм отдает должное более пассивной стороне Хантера?

— Пассивной стороне? Не знаю. Как я уже сказал, многие просто не знали, что Хантер был настоящим южным джентльменом, очень заботливым, исключительно чувствительным ко всему, что его окружало, отсюда и необходимость в самолечении. Я не знаю, это пассивный Хантер или Хантер, старающийся найти в себе гармонию. Это было еще до психоделиков, в его алкогольный период.

— Как ты думаешь, откуда у Хантера было столько страха и ненависти?

— Он всегда был в скверных отношениях с властью. Малолетний преступник с отличными мозгами. У него был острый ум. Его не стоило раздражать, не имея возможности предъявить серьезные доказательства. Я думаю, что страха в нем не было, ничего подобного не было в нем. Может быть, он подразумевал под этим словом ярость? По-моему, его гениальность заключалась в том, что он вводил себя внутрь своей истории, в центр шторма, который сам и вызывал, и все это невежество вокруг него… Да, ненависть и отвращение в нем точно были, и ярость была, а страха не было. Я в этом уверен.

— Ты упомянул безумие в отношении общения с Хантером. В чем это заключалось?

— Безумие с Хантером было во всем. Мы с ним отправились в книжный тур — не помню, для какой именно книги. Это была то ли Proud Highway, то ли «Ромовый дневник». Кажется, все-таки это была «Proud Highway» — первая книга в письмах. Он хотел, чтобы я поехал с ним в качестве его администратора и главы охраны. (Смеется.) Где бы мы ни останавливались — в каком-то книжном магазине или еще где, — он всегда представлял меня всем как Рэя. «Разрешите представить вам Рэя, он глава моей охраны». Я пытался оправдаться: «Я Джонни Депп». Но он настаивал на своем: «Его зовут Рэй» — и все. Мы с ним были в Сан-Франциско, когда у Хантера разболелась спина, и мы оставались в отеле пять дней, никуда не выходя. То есть буквально я был взаперти с ним все эти пять дней. Так вот, все, что вы читали в книге «Страх и ненависть» про грейпфруты и коктейли из креветок, — это чистая правда. Или в какой-то другой поездке мы с ним мирно сидим, курим, пьем что-нибудь — клянусь вам, это было без вмешательства психоделиков, — и вдруг он замирает и говорит: «Что это было?» Я спрашиваю: «Что?» Он: «Я слышал мастифа. А ты слышал?» Боже мой! Может быть, это его мощная энергетика, но я понимаю, что, может быть, и слышал что-то! Ты всегда живешь в его книге. Какую бы книгу он ни писал, ты живешь ею с ним. Мы, разумеется, увидели в конце коридора спину парня и хвост его огромной собаки. А под дверью нашли черную открытку с золотыми буквами и надписью «Меня зовут Армандо, и я могу вам помочь». И номер телефона. Конечно же, мы немедленно ему позвонили. Мы хотели узнать, чем он нам мог помочь. И он говорит: «Да, меня зовут Армандо, я в баре напротив, приходите, и я вам помогу». «В чем ты нам можешь помочь?» — «А в чем бы вам хотелось?» И такие вещи случались с ним постоянно.

— Расскажи, как вы снимали в Сан-Хуане, как вас встречали?

— О, гостеприимство было поразительным. Это было просто подарком — съемка в Пуэрто-Рико. У нас было все, что нам требовалось. Мы искали подходящую натуру и в других местах, даже красивее, но там не было того, что предлагали в Пуэрто-Рико и Сан-Хуане, особенно люди и та энергетика — все, о чем Хантер писал, о разграблении этого рая. Я не могу себе представить, что мы могли снимать где бы то ни было еще. Мы смогли побывать в тех местах, где Хантер был постоянным посетителем.